Питер Кэри
Джек Мэггс
Думайте о себе как о магните, ваши руки, особенно кисти – это два полюса. Прикасайтесь к пациенту так: положите одну руку ему на спину, другую – на живот. А далее представьте себе, как магнитные волны переходят из одной вашей руки в другую…
Вопрос: Можно ли менять положение рук?
Ответ: Да, вы можете положить одну руку на голову пациента, не меняя положения другой, оставаясь столь же внимательным и благожелательным к пациенту.
Вопрос: По каким признакам можно узнать, что пациент поддается гипнозу?
Ответ: Когда во время сеанса его движения становятся скованными, или, возможно, появляются легкие судороги, сопровождаемые нервной дрожью. Если глаза пациента закрываются, то следует слегка потереть их и брови большим пальцем, дабы помочь избежать моргания…
Вопрос: Есть разные степени состояния гипноза?
Ответ: Да, есть. Иногда вы можете вызвать у пациента только легкую сонливость. Иногда же под гипнозом у пациента могут закрыться глаза и сам он уже не сможет их открыть; если пациент сознает, что вокруг него происходит, то это значит, что он не полностью вошел в гипнотический транс…
Вопрос: Как вывести пациента из состояния гипноза?
Ответ: …разбудить его вы можете лишь силой вашей воли.
Вопрос: Вы хотите сказать, что для его пробуждения достаточно только захотеть, чтобы он открыл глаза?
Ответ: В этом вся суть сеанса. А потом, дабы внушить объекту сеанса вашу мысль, вы можете легонько потереть его закрытые глаза, желая, чтобы он их открыл; эффект не заставит себя ждать.
О животном магнетизме (1820)
Арман Мари-Жак де Шастене,
маркиз де Пьюзегюр
Глава 1
Человек в красном жилете прибыл в Лондон в субботу вечером. Точнее, это было в шесть часов вечера, пятнадцатого апреля 1837 года. Глаза приезжего из-под низко надвинутой шляпы увидели в окне только что прибывшего из Дувра дилижанса изображение золотого быка; в ярком сиянии газовых фонарей казалось, что он готов проглотить путника. Однако это была всего лишь вывеска нужной ему гостиницы «Золотой бык».
«Ракета» (как справедливо назывались эти пассажирские дилижансы), шумно гремя колесами, свернула под арку и въехала во двор гостиницы; ее пассажиры, до сих пор не особенно интересовавшиеся своим молчаливым спутником, теперь с удивлением заметили в его руке трость с серебряным набалдашником. Некогда модно постукивавшая по Вестминстерскому мосту, она теперь отбивала такт по булыжной мостовой.
Этот высокий мужчина с могучей грудью и широкими плечами в тесноте дилижанса вызывал, возможно, некоторую напряженность у своих ближайших соседей – никому из пассажиров не был известен ни род его занятий, ни цель его поездки в Лондон. Однако про себя они, должно быть, строили догадки, кем он мог быть: одни, возможно, посчитали его букмекером, другие – дворянином, занявшимся сельским хозяйством, а третьи, оценив отличное качество сукна его жилета, просто решили, что он старший лакей, удостоившийся чести носить платье с господского плеча.
Лицо незнакомца не исключало верность любой из этих догадок: он с одинаковым успехом мог быть представителем каждого из названных слоев английского общества. У него были густые, низко нависавшие на глаза брови, щеки, блестевшие так, будто сама жизнь мыла и скребла их щеткой, пока кости под кожей лица не стали отполированными до блеска, и крупный с высокой переносицей ястребиный нос; в пытливом взгляде темных глаз угадывались одновременно и боль, и воинственность, что вызвало у его попутчиков желание всю длинную дорогу от Дувра держаться от него на расстоянии.
Как только кучер выкриком «тпру» остановил лошадей и открыл дверцу, незнакомец, не проронив ни слова, вышел из дилижанса.
Шедший за ним пассажир видел, как он тут же подозвал швейцара, личность, известную своим высокомерием, и крепко схватил его за плечо. Он держал его так довольно долго, и по выражению лица последнего можно было понять, какой силы была эта рука.
– А теперь послушайте меня, глубокоуважаемый. И швейцар был тут же подведен к дилижансу.
– Вы меня понимаете? – Незнакомец тростью указал на большой сундук на крыше дилижанса. – Вон тот, синий. Если вас это не затруднит, ваша светлость.
Швейцар всем своим видом дал понять, что это ничуть его не затруднит. Расплатившись, человек в красном жилете, постукивая тростью по булыжнику, зашагал в сторону Хаймаркета.
Подбородок незнакомца был дерзко вздернут, а в его глазах отражался яркий неземной блеск газовых фонарей.
Так было всю дорогу от площади «Элефант и Касл»: газовые фонари и вывески сверкали, как гигантские факелы; сверкало все – колбасы, рыба, лед. Лавка аптекаря была похожа на ярко освещенную пещеру, полную разноцветных сосудов, светившихся изнутри. Город превратился в развеселую ярмарку. Пересекая в экипаже реку у Вестминстера, незнакомец заметил, что все мосты Темзы были празднично освещены.
На Хаймаркете, казалось, давали бал, слепило глаза от газовых светильников, гремела музыка, толпился народ. Человек из прошлого столетия не узнал бы эту улицу, а тот, кто не был здесь всего лишь пятнадцать лет, лишь растерялся бы. Распивочные превратились в дворцы с зеркальными витринами и рекламными надписями: «Джин за три пенса», «Вина», «Пикантные закуски». А вот эта, например, черт побери, похожа на некий храм, двери щедро покрыты раскрашенной резьбой – розетки и гроздья винограда. Путник протиснулся внутрь и направился к стойке, где залпом выпил свой стаканчик бренди. Когда он повернулся, на мгновение показалось, что у него сконфуженный вид: двое детишек у его ног тянули его за рукава. Но он, словно не замечая их, вышел на улицу.
Вокруг стоял оглушительный шум веселья, пахло конским навозом и сажей, – такой знакомый желтый воздух города Лондона.
– Пойдемте со мной, сэр.
– Пойдемте, сэр.
Молодая женщина в шляпке с перьями взяла его за локоть. Какое красивое лицо и какие короткие ноги! Высвободив руку, незнакомец отошел чуть дальше и громко высморкался, издав из своего большого хищного носа звук, подобный гласу трубы. Затем он аккуратно сложил носовой платок – ярко-зеленый шелковый «кингстоун» из далеких, давно ушедших дней. Проделывая все это, он ненароком открыл свою левую руку, на которой не хватало двух пальцев. Это его увечье не без любопытства было замечено еще попутчиками в дилижансе.
Спрятав на время платок в карман, он направился сначала прямо по Стренду, а потом, очевидно передумав, пошел вверх по Агар-стрит и, чтобы сократить путь, свернул на Мейденлейн.
На Флорал-стрит он остановился перед ярко освещенной витриной кондитерской Мак-Клоски. Здесь он опять высморкался – то ли сажа набилась в нос, то ли он был растроган, сказать трудно, – и вошел в эту знаменитую маленькую, уже покосившуюся лавчонку, и вскоре вышел с печеным яблоком в сиропе, щедро посыпанным сахарной пудрой. Он ел его прямо на улице, продолжая свой путь, начав его с Флорал-стрит и закончив на Сент-Мартинс-лейн. Здесь, чуть южнее Севен-Дайалс, незнакомец остановился и постоял на пустынном и тихом перекрестке, единственном, где не было яркого света газовых фонарей.
Вот и Сесил-стрит, очень короткая улица, связывающая Кросс-стрит и Сент-Мартинс-лейн. Он тщательно вытер платком лицо и углубился в темноту квартала, безуспешно пытаясь разглядеть номера домов.
Почти достигнув шумной Кросс-стрит, запруженной кабриолетами, дилижансами, наемными экипажами и двуколками, он вдруг увидел только что остановившийся фаэтон. Это был самый дорогой из всех экипажей, что было заметно даже в темноте, и, когда незнакомец перешел улицу, где было больше света, он даже разглядел золотой герб на черной лакированной дверце. Из фаэтона доносился женский плач.
Мгновение – и незнакомец был уже на Кросс-стрит, устремившись к фаэтону. Дверца его открылась, и оттуда вышла крупная женщина в длинном платье.
